Ола, сеньора! Обернись!
Ола, сеньора!
Стук каблуков - в ритм моего сердца!
Ола, сеньора!
Каким морем наполнены глаза твои?
Каким путем идешь ты?
Движется мир мой вслед бедрам твоим!
Ола, сеньора!
Кто вырвал стон из груди твоей?
Не роняй слезу в бокал вина!
В дыму сигареты рисуются мысли!
Кто утолит печаль твою?
Ола, сеньора!
Тоска по Испании в движениях твоих!
Чье сердце раздавишь ты каблуком своим?
Ола, сеньора! Обернись!
Включить музыку!
Луна мертва, мертва луна,
но воскресит ее весна.
И тополя чело
овеет ветер с юга.
И сердца закрома
наполнит жатва вздохов.
И травяные шапки
покроют черепицу.
Луна мертва, мертва луна,
но воскресит ее весна.
II
Напевает вечер синий
колыбельную апельсинам.
И сестренка моя поет:
- Стала земля апельсином.
Хнычет луна: - И мне
хочется стать апельсином.
- Как бы ты ни алела,
как бы ни сокрушалась,
не быть тебе даже лимоном.
Вот жалость!
ЧЕРНЫЕ ЛУНЫ
Над берегом черные луны,
и море в агатовом свете.
Вдогонку мне плачут
мои нерожденные дети.
Отец, не бросай нас, останься!
У младшего сложены руки...
Зрачки мои льются.
Поют петухи по округе.
А море вдали каменеет
под маской волнистого смеха.
Отец, не бросай нас!..
И розой рассыпалось эхо. ЭСТАМП НЕБА
Звезды ни с кем не помолвлены.
Ни с кем! А такие красивые!
Они ждут поклонника, чтоб он их отвез
в их Венецию, идеально счастливую.
Они каждую ночь подходят к решеткам оконным -
тысяча этажей на небе! - и подают сигналы влюбленным
в морях темноты, где сами тонут.
Но, девушки, подождите, чтоб я умер, и утром, рано,
вас похищу одну за другою на кобылице тумана. ПРЕЛЮДИЯ
И тополя уходят - но след их озерный светел.
И тополя уходят - но нам оставляют ветер.
И ветер умолкнет ночью, обряженный черным крепом.
Но ветер оставит эхо, плывущее вниз по рекам.
А мир светляков нахлынет - и прошлое в нем потонет.
И крохотное сердечко раскроется на ладони.
Любовь глубинная, как смерть, как весны,
напрасно жду я писем и решений;
цветок увял, и больше нет сомнений:
жить, потеряв себя в тебе, несносно.
Бессмертен воздух. Камень жесткий, косный
не знает и не избегает тени.
Не нужен сердцу для его борений
мед ледяной, - луна им поит сосны.
Я выстрадал тебя. Вскрывая вены
в бою голубки с тигром, змей с цветами,
я кровью обдавал твой стан мгновенно.
Наполни же мой дикий бред словами
иль дай мне жить в ночи самозабвенной,
в ночи души с неведомыми снами. НОЧНАЯ ПЕСНЯ АНДАЛУЗСКИХ МОРЯКОВ
От Кадиса до Гибралтара дорога бежала.
Там все мои вздохи море в пути считало.
Ах, девушка, мало ли кораблей в гавани Малаги!
От Кадиса и до Севильи сады лимонные встали.
Деревья все мои вздохи в пути считали.
Ах, девушка, мало ли кораблей в гавани Малаги!
От Севильи и до Кармоны ножа не достанешь.
Серп месяца режет воздух, и воздух уносит рану.
Ах, парень, волна моего уносит коня!
Я шел мимо мертвых градирен, и ты, любовь, позабылась.
Кто хочет сердце найти, пусть спросит, как это случилось.
Ах, парень, волна моего уносит коня!
Кадис, сюда не ходи, здесь море тебя догонит.
Севилья, встань во весь рост, иначе в реке утонешь.
Ах, девушка! Ах, парень! Дорога бежала.
Кораблей в гавани мало ли! А на площади холодно стало! ПЕСНЯ О МАЛЕНЬКОЙ СМЕРТИ
Мшистых лун неживая равнина
и ушедшей под землю крови.
Равнина крови старинной.
Свет вчерашний и свет грядущий.
Тонких трав неживое небо.
Свет и мрак, над песком встающий.
В лунном мареве смерть я встретил.
Неживая земная равнина.
Очертанья маленькой смерти.
На высокой кровле собака.
И рукою левою косо
пересек я сухих цветов
прерывистые утесы.
Над собором из пепла - ветер.
Свет и мрак, над песком встающий.
Очертанья маленькой смерти.
Смерть и я - на виду у смерти.
Человек одинокий, и рядом
очертанья маленькой смерти.
И луны неживая равнина.
И колеблется снег и стонет
за дверьми, в тишине пустынной.
Человек - и что же? Все это:
человек одинокий, и рядом
смерть. Равнина. Дыханье света. ПОТЕМКИ МОЕЙ ДУШИ
Потемки моей души отступают перед зарею азбук,
перед туманом книг и сказанных слов.
Потемки моей души!
Я пришел к черте, за которой прекращается ностальгия,
за которой слезы становятся белоснежными, как алебастр.
(Потемки моей души!)
Завершается пряжа скорби,
но остаются разум и сущность
отходящего полудня губ моих,
отходящего полудня взоров.
Непонятная путаница закоптившихся звезд
расставляет сети моим почти увядшим иллюзиям.
Потемки моей души!
Галлюцинации искажают зрение мне,
и даже слово "любовь" потеряло смысл.
Соловей мой, соловей!
Ты еще поешь? ЕСЛИ Б МОГ ПО ЛУНЕ ГАДАТЬ Я
Я твое повторяю имя
по ночам во тьме молчаливой,
когда собираются звезды
к лунному водопою
и смутные листья дремлют,
свесившись над тропою.
И кажусь я себе в эту пору
пустотою из звуков и боли,
обезумевшими часами,
что о прошлом поют поневоле.
Я твое повторяю имя
этой ночью во тьме молчаливой,
и звучит оно так отдаленно,
как еще никогда не звучало.
Это имя дальше, чем звезды,
и печальней, чем дождь усталый.
Полюблю ли тебя я снова,
как любить я умел когда-то?
Разве сердце мое виновато?
И какою любовь моя станет,
когда белый туман растает?
Будет тихой и светлой?
Не знаю.
Если б мог по луне гадать я,
как ромашку, ее обрывая! ГИТАРА
Начинается
плач гитары.
Разбивается
чаша утра.
Начинается
плач гитары.
О, не жди от нее
молчанья,
не проси у нее
молчанья!
Неустанно
гитара плачет,
как вода по каналам - плачет,
как ветра над снегами - плачет,
не моли ее о молчанье!
Так плачет закат о рассвете,
так плачет стрела без цели,
так песок раскаленный плачет
о прохладной красе камелий.
Так прощается с жизнью птица
под угрозой змеиного жала.
О гитара,
бедная жертва
пяти проворных кинжалов! ШЕСТЬ СТРУН
Гитара,
и во сне твои слезы слышу.
Рыданье души усталой,
души погибшей
из круглого рта твоего вылетает,
гитара.
Тарантул плетет проворно
звезду судьбы обреченной,
подстерегая вздохи и стоны,
плывущие тайно в твоем водоеме
черном. DE PROFUNDIS
Ища от любви защиты,
спят они, сто влюбленных,
сухой землей покрыты.
Красны, далеки-далеки
дороги Андалузии.
В Корлове средь олив
поставят кресты простые,
чтоб не были позабыты
те, что навек уснули,
иша от любви защиты ДОЖДЬ
Есть в дожде откровенье - потаенная нежность.
И старинная сладость примиренной дремоты,
пробуждается с ним безыскусная песня,
и трепещет душа усыпленной природы.
Это землю лобзают поцелуем лазурным,
первобытное снова оживает поверье.
Сочетаются Небо и Земля, как впервые,
и великая кротость разлита в предвечерье.
Дождь - заря для плодов. Он приносит цветы нам,
овевает священным дуновением моря,
вызывает внезапно бытие на погостах,
а в душе сожаленье о немыслимых зорях,
Роковое томленье по загубленной жизни,
неотступную думу: "Все напрасно, все поздно!"
Или призрак тревожный невозможного утра
и страдание плоти, где таится угроза.
В этом сером звучанье пробуждается нежность,
небо нашего сердца просияет глубоко,
но надежды невольно обращаются в скорби,
созерцая погибель этих капель на стеклах.
Эти капли - глаза бесконечности - смотрят
в бесконечность родную, в материнское око.
И за каплею капля на стекле замутненном,
трепеща, остается, как алмазная рана.
Но, поэты воды, эти капли провидят
то, что толпы потоков не узнают в туманах.
О мой дождь молчаливый, без ветров, без ненастья,
дождь спокойный и кроткий, колокольчик убогий,
дождь хороший и мирный, только ты - настоящий,
ты с любовью и скорбью окропляешь дороги!
О мой дождь францисканский, ты хранишь в своих каплях
души светлых ручьев, незаметные росы.
Нисходя на равнины, ты медлительным звоном
открываешь в груди сокровенные розы.
Тишине ты лепечешь первобытную песню
и листве повторяешь золотое преданье,
а пустынное сердце постигает их горько
в безысходной и черной пентаграмме страданья.
В сердце те же печали, что в дожде просветленном,
примиренная скорбь о несбыточном часе.
Для меня в небесах возникает созвездье,
но мешает мне сердце созерцать это счастье.
О мой дождь молчаливый, ты любимец растений,
ты на клавишах звучных - утешение в боли,
и душе человека ты даришь тот же отзвук,
ту же мглу, что душе усыпленного поля!
Стихи Федерико Гарсиа Лорки.
Картины Фабиана Переза.
Ола, сеньора! Обернись! 
II
ГИТАРА 
